Тут и подошло время первой ночевки в Акакусе. Тщательно осматриваем выбранное для нее место — не видно ли следов змей? У нас, правда, есть с собою сыворотка, но ведь надо успеть еще сделать укол: сахарские змеи — не подмосковные гадюки. Проводники готовят кускус — блюдо из крошечных, как крупа, катышков теста с мясом и овощами. За чаем завязалась неторопливая беседа. Оба наших проводника живут в Гате, довольны городской жизнью («есть электричество, газ, водопровод, телевизор, дети ходят в школу, вечером можно пойти в кафе или кино»), но при этом тоскуют по пустыне, радуются, когда удается попасть туда. После ужина, когда все разошлись но палаткам, я еще какое-то время посидел у тлеющих углей, вслушиваясь в абсолютную тишину и любуясь черным силуэтом гор, проецирующихся на усыпанное звездами небо...
Последующие дни мы двигались по руслу реки, иногда углубляясь к ее притоки. Вокруг нас — мертвая молчаливая пустыня. Днем температура воздуха достигает 45-49° в тени.
В машине спасает включенный на полную мощность кондиционер. Но стоит только выйти из нее, как попадаешь под лучи солнца, огненным шаром висящего над головой. От раскаленных черных скал пышет жаром. Но и про жару забываешь при виде сотен, тысяч наскальных рисунков — немых свидетельств кипевшей здесь когда-то жизни...
Здесь и миниатюры, как будто перенесенные из музея, и наскоро сделанные наброски, и рисунки гигантских размеров, и целые панно с изображением сцен повседневной жизни, охоты, празднеств. Кое-где попадаются надписи туарегским алфавитом — тифинагом. Яхья перевести их не может: они на древнетуарегском языке, который так и не удалось расшифровать, даже с помощью компьютера.
Впрочем, многое понятно и без объяснений. Самые древние — рисунки, относящиеся к «эпохе охотников»: животные, которым требуется много воды — слоны, носороги, бегемоты, крокодилы, либо хищники: львы, пантеры, дикие кошки. Странно видеть их посреди нынешнего выжженного солнцем мертвого мира.
Поражает реалистичность петроглифов — большинство зверей изображено в беге, до того жизненно, что кажется, они вот-вот сорвутся со скал и умчатся вдаль. Проводники подводят нас к изображению разгневанного слона: уши растопырены, бивни выставлены вперед, хобот вытянут. На кого же он так разозлился? А, все понятно, напротив слона — носорог, замерший в боевой стойке, но в то же время явно пребывающий в нерешительности, опасающийся своего противника. На некоторых петроглифах попадаются и люди — с сетями, дубинами, копьями в руках. У многих надо лбом головы зверей. Яхья поясняет, что так маскировались, чтобы во время охоты проще было приблизиться к преследуемому животному. На более поздних рисунках преобладают животные саванны: начались изменения климата. По-прежнему много изображений слонов, но с ними уже соседствуют жирафы, антилопы, страусы. Много и домашних животных, особенно буйволов. Люди — охотники, вооруженные луками и стрелами, но уже встречаются и пастухи. На одной картине сцена охоты: выразительные фигурки длинноногих людей с изящными телами и круглыми головами. Они преследуют дичь и стреляют на бегу из луков. Один из них истратил все стрелы, но продолжает бежать вперед вместе с остальными. Вот только кожа у них не белая, как у коренных жителей Ливии — берберов, а черная.
В то время, поясняет Яхья, — здесь жили совершенно другие люди. Их называют «сахарскими эфиопами». Они были чернокожими. Но это были не негры. Совсем другая раса. А потом все они исчезли.
Изображения выполнены краской. И сохранились столько тысячелетий?
— Краску делали из растертых камней, — говорят проводники.
В доказательство Яхья находит на земле один такой «красящий камень» и проводит на скале несколько линии.
За восемь тысяч лет до новой эры начался новый период — «эпоха скотоводов». На рисунках масса бытовых сцен: женщины, занятые приготовлением пищи у соломенных хижин, мужчины с топорами, готовящиеся к рубке деревьев, дети, спящие на земле под покрывалами, группа сидящих кружком и беседующих людей. Вглядываемся в эти изображения со странным чувством сопричастности к тому, что происходило здесь много тысяч лет назад. С удивлением рассматриваю рисунок одной из собак — точная копия моей немецкой овчарки, оставшейся в Триполи.
3а две тысячи лет до н. э. на смену саванне приходит степь, а еще через тысячу лет — пустыня. На рисунках появляются повозки, лошади, а затем и верблюды. По-прежнему преобладают бытовые сцены — человек опустил свой лук на землю и снаряжает стрелы, еще один стрижет волосы другому, трое женщин занимаются укладкой причесок, воины собираются в поход, колдун с рогами на голове и приделанным сзади хвостом исполняет ритуальный танец. На одном из рисунков — поющие женщины.
— Смотрите, — говорит проводник, — они играют на тех же музыкальных инструментах, что и мы!
Но что это? Некоторые петроглифы замазаны, на других — контуры обведены мелом, на третьих — подтеки, оставленные минеральной водой.
Работа современных варваров?
Именно: некоторые рисунки даже украдены. Как объясняет Яхья, для этого на изображение накладывают материю, пропитанную специальным химическим составом, и картинка переходит со скалы на нее. С грустью думаю о том, что наскальные рисунки становятся добычей туристов. Ливийцы, естественно, борются с этим, и, как мне позже рассказали в Главном народном комитете по внешним связям и международному сотрудничеству, часть украденных изображений удалось с помощью Интерпола разыскать и вернуть.
Оказывается, нынешние варвары не только крадут. На одной из скал обнаруживаем изображения винтовых самолетов и старомодных вездеходов.
Проходим несколько шагов к очередным петроглифам и рядом с ними видим... изображение «летающей тарелки». Около нее стоит космонавт в скафандре, а перед ним упал ниц первобытный человек. Правда, сделан рисунок не краской, а «красящим камнем», да и стиль, отличный от стиля петроглифов, выдает его недавнее происхождение.
Впрочем, с некоторыми таинственными вещами мы действительно столкнулись. Скажем, изображение двух странных сумчатых животных с короткими передними лапами, длинными задними и мощным хвостом. Яхья утверждает, что это — кенгуру.
— Ой-ли? — сомневаемся мы.
Животные и впрямь похожи на кенгуру, но держатся почему-то не вертикально, а горизонтально.
— В Сахаре много загадочных животных. Например, в водоемах Тассили и Ахаггара я сам видел крокодилов вот таких размеров, — Яхья разводит руки сантиметров на сорок. — Но это — самые настоящие крокодилы с зубами, лапами, хвостом.
Признаться, я ему не поверил, но затем уже в Москве в книге профессора Алжирского университета Р. Капо-Рея с удивлением прочел, что, действительно, в озерах алжирской Сахары водятся карликовые крокодилы, сумевшие приспособиться к изменившемуся климату. На привале проводники рассказывают:
— К северу от Акакуса находится горный массив Идинен. Это — обитель духов. Однажды одно из наших племен проникло туда, но исчезло бесследно. Исчезли все — мужчины, которые были смелыми воинами, женщины, дети, верблюды. С тех пор туареги не поднимаются на Идинен. Они знают, что духи этого не простят.
Мы с недоверчивым интересом выслушиваем сказку. Позже в городе узнали, что в 1850 году немецкий путешественник О. Барт, забравшийся в эти горы — куда проводники отказались его сопровождать, — заблудился и чуть не погиб от жажды.
Удивительно: Идинен (он виден с шоссе Себха — Гат) — относительно небольшой массив и невозможно представить, как там можно заблудиться. Ведь даже если у Барта вышел из строя компас, он мог ориентироваться по солнцу, сияющему на всегда безоблачном небе. Но вот же — заблудился...
И еще одна странная вещь. Утром после первой ночевки в пустыне вижу, что оба моих спутника проснулись какими-то отрешенными, погруженными в свои мысли. Разговор за завтраком явно не клеится. Наконец, самый молодой из нас — Воропаев говорит, что ему всю ночь снились огромные деревья, полноводные реки, долины, покрытые высокой травой.
— Странно, — отвечает ему второй член нашей экспедиции — Власов, — я ведь видел во сне то же самое.
Приходится признаться, что и у меня были аналогичные сновидения. На последующих стоянках все повторяется: днем солнце разгоняет видения, но с его заходом они возвращаются. В чем здесь дело, мы так и не поняли. То ли это естественная для нас, северян, реакция на пустынные ландшафты или просто не имеющее значения совпадение. А может быть, это влияние ауры Акакуса, и мы во сне видим его таким, каким он был когда-то?
На одном из рисунков обнаруживаем группу идущих гуськом людей в белых плащах, обутых в сандалии, со страусовыми перьями на головах. Неужели, это..? Огибаем уступ и останавливаемся пораженные. На скале изображена колесница. Распластавшаяся в беге четверка коней, возница, хлещущий их кнутом; задние колеса повозки, быстро набирающей скорость, оторвались от земли. Сомнений не остается. Да, это — гараманты, жители загадочной Гарамантиды — царства, прекратившего свое существование более тысячи лет тому назад.
